[Lyun]

04.01.2019 в 20:13

Пишет  Розида:

04.01.2019 в 12:46

Пишет  Шано:

04.01.2019 в 12:03

Пишет  Йомин:
Менталитет фэнтезийного героя: часть 1

Часто бывает такое. Читаешь книгу в жанре фэнтези. В ней есть замки и колдуны, короли и принцессы, бароны и графы, старинные доспехи и оружие, турниры и пиры при свечах, драконы и василиски, эльфы и гномы. Но замечаешь, что короли, бароны и графы ведут себя, как твои однокурсники или соседи по лестничной площадке. Принцесса – точь-в-точь Марина из ночного клуба. И внешностью, и поведением, и манерами. Эльф смахивает на вашего парикмахера – юнца с нетрадиционной ориентацией, вечно разгуливающего в приспущенных джинсах. Замки выглядят, будто картонные декорации в провинциальном театре. А всё действие больше напоминает корпоратив, где ваши коллеги по офису решили сыграть сценку из жизни Робин Гуда или короля Лира. Ощущения старины, таинственности, древнего легендарного мира не складывается. Наоборот, на фоне полного набора «волшебно-средневекового» антуража царит атмосфера современной повседневности.

Поскольку подавляющее большинство ныне существующего фэнтези в той или иной степени является стилизацией под средневековую Европу (в том числе дохристианскую Русь), то разговаривать о менталитете героя будем исходя из этих условий.

Очень частое заблуждение авторов заключается в том, что они представляют себе фэнтезийного героя как своего соседа из XXI века, только одетого в кольчугу вместо спортивного костюма. Писатели переносят психологию приятеля-дачника на зависимого от феодала пахаря, менталитет друга-боксёра – на свирепого берсерка, поведение хозяина фирмы – на древнего короля. Автору – человеку постиндустриальной эпохи – кажется, что так и должно быть. Король нанимает дружинников, суровый конунг рефлексирует об этичности смертной казни, а рыцарь рассуждает о равенстве прав.

Человек – существо биосоциальное. Его менталитет и поведение зависят от двух главных факторов: инстинктов (биологических программ, заложенных до рождения) и воспитания (программ, стереотипов, полученных в обществе). Если инстинкты одинаковы у всех людей и не меняются уже как минимум в течение тысячелетий, то воспитание зависит от порядков, обычаев, моральных устоев, а также образа и условий жизни общества. Иными словами, находится в тесной связи с культурой – достижениями людей в материальной и духовной жизни. Но не всех людей вообще, а только того общества, где живёт и воспитывается человек. Ребёнок, взращённый животными, не обладает никакими человеческими качествами, кроме анатомических и физиологических.

Порядки, обычаи, моральные устои и образ жизни людей могут быть самыми разными. Многие черты поведения и мышления древнего человека, которые мы сочли бы дикими, глупыми, странными, малозначительными были главными и единственно возможными в Раннее Средневековье. То, что кажется диким в одном обществе, абсолютно нормально воспринимается и практикуется в другом. Если в племени приняты каннибализм или коллективный брак, то член этого общества никогда не поймёт, почему нельзя есть пленных врагов и что плохого в супружеской неверности. Человек XII века посмеялся бы над нашим современником, если бы услышал, что все люди должны иметь равные права. Как же это – у крепостного, барона, аббата и сарацина – равные права?! Это показалось бы представителю Средневековья такой же дикостью, какой нам кажутся гладиаторские бои Древнего Рима. Такие примеры можно приводить до бесконечности, поэтому ограничимся этими.

Таким образом, менталитет зависит от воспитания, а воспитание от условий жизни, обычаев, традиций, порядков общества, где жил человек. Поэтому чтобы понять менталитет человека, стилизованного под Средневековье, нужно разобраться с реалиями средневековой жизни, которая зачастую описывается в книгах жанра фэнтези.

Итак:

- Нет индивидуализации. Вначале человек даже не выделяет себя из природы, не ощущает себя каким-то особенным существом, отличным от других, а свой род ведёт от прародителя – зверя или птицы. Он проецирует на мир все те качества, которыми обладает сам. Человек наделяет людей животными чертами, а животных – человеческими, верит в человеко-зверей. В дикой природе видит скорее не красоты, достойные поэтического восхищения, а мир, полный физической опасности и трудностей, поэтому нежной пейзажной лирики в произведениях Раннего Средневековья не найти. Зато среди действующих лиц саг, песней, поэм есть горы, реки, деревья, омуты, которые наделены человеческими чертами и выступают как активные участники событий. Те вещи, которые мы называем неодушевлёнными, не были таковыми для человека Раннего Средневековья. Мечи, секиры наделялись личными и менами, и не просто так, а по каким-либо признакам, свойствам, «характеру». Потеря, поломка меча была несчастьем, сулившим беды самому владельцу – настолько ассоциирует воин своё оружие с самим собой. Деревья, камни, ручьи, молнии, бури играли для человека древности сакральную роль. Описания природы, которые встречаются в произведениях, носят символическую нагрузку, либо поясняют действия персонажей. Лес всегда был для человека Раннего Средневековья опасным, враждебным, полным чудовищ и чар местом. Без особой нужды в лес старались не углубляться, к людям, которые по той или иной причине ходили вглубь леса, было особое отношение. Их воспринимали как смельчаков, но в то же время верили в то, что лес посеял темноту, злую магию в их сердцах, а иногда считали оборотнями.
Первые самостоятельные описания природы, несущие эстетическую нагрузку (хотя и они были трафаретны, стереотипны), стали появляться только в XII веке, но сколько-нибудь заметную роли приобрели только в Эпоху возрождения. В это же время человек начинает выделять себя из природы (но не противопоставлять себя ей).

- Одновременно человек не выделяет себя из клана, рода, общины. Изгнание из рода фактически означало гибель человека: в одиночку противостоять опасностям мира весьма сложно, а для других кланов он чужак. Связь между членами некоторых групп – семьи, дружины – была настолько сильной, что всю группу называли именем предводителя, главы семейства. Каждый отдельный человек не выделялся как индивидуум и имел значение, только будучи в структуре этой группы.
Черты легендарных (и даже реальных) героев превращены в стереотип, архетип. Литература создаётся на основе архетипов, подчинена определённым канонам, идущим из старины и не меняющимся веками.

- Мир воспринимался как аналог хозяйства. Мир людей назывался Мидгард (что значит «в центре ограды»), а мир чудовищ – Утгард («вне ограды»). Таким же было представление людей Раннего Средневековья и о материальном мире. В центре него располагался родной посёлок, за околицей которого был чужой мир, населённый иными племенами, народами, а также чудовищами. Свой народ, свои законы, нравы считались самыми развитыми, правильными, справедливыми, этичными. Чужаки воспринимались как более дикие. Даже если где-то законы или нравы были объективно справедливее или рациональнее, никто не осознал бы этого. «У чужаков всегда всё хуже» – девиз обывателя родо-племенного и раннефеодального строя. Даже свой насёлённый пункт, близлежащую реку, гору древний человек называл зачастую просто Посёлком, Срединной усадьбой, Рекой, Горой, при этом не раздумывая, что таких усадеб, рек и гор тысячи. Для него свои, то есть главные, основные были именно его посёлок, именно эта река и именно эта гора. Все остальные были чужими и не удостаивались названий. Так называли даже свои страны – например, королевство Мерсию, которое просуществовало несколько веков а потом вошло в Королевство Англию. Слово «Мерсия» родственно слову «Марка» и означает «территория», «местность». Да, страна называлась просто «Местность». Для жителей Мерсии это была главная местность материального мира. Она не нуждалась в конкретизации. Схожие названия нередко встречались на территории, заселённой германскими народами.
Тотальная христианизация Европы и далёкие крестовые походы раздвигают границы мира обывателя (и даже учёного), однако всё равно реальный мир ограничивается миром христианским, за которым лежат безбожные земли, где возможно всё. И только в эпоху великих географических открытий, начавшуюся на исходе Средневековья, перед путешественниками и учёными открывается весь мир (или почти весь – полярные области и Австралия ещё долго оставались неисследованными). Однако кругозор обывателя даже в это время был чрезвычайно узок (по нашим меркам) и лишь немногим отличался от кругозора представителя Тёмных веков.

- Местность, где человек родился или жил долгое время, имела огромное значение для отношения окружающих к нему. Некоторые места считались «плохими», «тёмными». Некоторые народы, отдельные посёлки имели репутацию «странных», «порченых» - в основном, за разницу законов и обычаев. Но не только. Например, люди, живущие на открытой местности, могли считать «порчеными» людей, живущих в лесу, около болот. И наоборот.

- То же самое касалось и предков человека. Достоинства, недостатки рода, довлеющие над ним проклятия, совершённые предками преступления или, наоборот, геройские поступки, подвиги и другая важная для Средневекового обывателя информация зачастую определяли отношение окружающих к человеку сильнее, чем личные его качества. Принцип «По отцу и сыну честь» в древние времена был возведён в абсолют.

- Не было наций. Были народы. Чужак (даже представитель другой расы), который длительное время жил внутри какого-либо народа, следуя местным обычаям, становится частью этого народа, даже несмотря на очевидные внешние отличия.

- Видение мира как борьбу абсолютного добра и абсолютного зла, прекрасного, возвышенного и злого, низменного, без каких-либо переходных форм.

- Человек древности не отделяет реальность от вымысла. Эпос, легенды считались правдой как теми, кто их слушал, так и теми, кто их писал. Автор песней и саг верил, что все описываемые в них события существовали в действительности. Автор(ы) «Беовульфа» были уверены, что главный герой произведения, его героические битвы, также как и противники – Грендель с матерью и дракон – были в реальности. Это же относится и к «историческому» материалу: хроникам, летописям. Истинно историческим его назвать нельзя, поскольку он содержал значительную долю легенд, домыслов, слухов, авторского толкования тех или иных событий. Сюда же примешивалась вера в сверхъестественные силы.

- Вера в существование хтонических чудовищ и героев, которые с ними борются. То, что первых нет в обозримом человеку пространстве, объясняется успешностью действий последних. Разница между изобилием магии, распространённостью магических существ «в старину» и в «настоящее время» объяснялась тем, что век волшебников, эльфов, троллей, фэйри и лепреконов уходит, волшебство слабеет, а чудесные существа покидают наш мир или держатся подальше от человека. Но никому не пришло бы в голову, что их никогда не существовало.

- Христианизация немного изменила представления людей о мире, но не сильно, к тому же до конца Раннего Средневековья в людях органично уживалось христианство и язычество. Они могли носить крест и амулет в виде молота Тора на одной верёвочке или цепочке, а молиться вначале Одину, и тут же – Христу. Даже когда церковь ликвидировала все проявления язычества, народ всё равно верил в эльфов, оборотней, троллей, орков, гномов, лепреконов, великанов, привороты, наговоры, магию, продолжал считать лес и болото нечистыми местами.

- Абсолютная вера в волшебство, магию, религию, сверхъестественное. Если колдун накладывал порчу, насылал проклятие, то человек настолько верил в это, что мог тяжело заболеть или даже умереть из-за самовнушения. Такие случаи абсолютной веры в могущество служителей культа описаны и в наше время в племенах Африки, Океании. Вера в силу священников сохранялась в народе вплоть до Нового времени, и отлучение от церкви не только навлекало позор и осуждение на человека, но и могло стать причиной психосоматических заболеваний, что ещё больше усиливало веру в могущество религии.
То же самое касалось примет, предрассудков, пророчеств, знамений, вещих снов. Каждый предмет, событие, имели своё символическое значение. Такими символами была полна жизнь человека Средневековья. Мало того, она сильно зависела от них. Из-за неблагоприятных знамений, примет откладывались вспашка, свадьба, битва, возводились в других местах замки. Пророчества повергали в ужас или воодушевляли целые королевства. Вера в особое значение символов породила массу ритуалов, церемоний, обрядов, а также геральдику. Пожалуй, символический мир человека Средневековья был гораздо богаче, разнообразнее, информационно насыщеннее, чем реальный, физический мир.

- В Раннее Средневековье человек имел циклическое, а не линейное восприятие времени, связанное со сменой времён года и ежегодной повторяемостью сельскохозяйственных работ. Название каждого месяца зависело от того, какая деятельность была основной в это время. Более длительным периодом, также цикличным, была жизнь человека. Во многих языках было (а в русском сохранилось до сих пор – «век») единство слова «эпоха» и понятия «длительность жизни человека» (ср. «золотой век», «его век короток», «на своём веку многое повидал»). Люди видели в движении времени только регулярное повторение, а не развитие. Прошлое для человека раннего Средневековья не было раз и навсегда минувшим, а воспринималось повторяющимся, вечно длящимся, наполняющим собой настоящее.

Отсутствие представления о линейности времени приводило к тому, что реальные политические, военные деятели, герои, поэты, путешественники быстро забывались как реальные люди, зато надолго сохранялись в сказаниях в виде архетипов, лишённых индивидуальности, подвиги которых повторяли деяния богов. Поскольку в поэмах, сагах образы исторических личностей были схематизированы, новые герои вполне подходили под существующие архетипы, что ещё раз доказывало человеку Раннего Средневековья цикличность всего сущего.
Одно из следствий этого – то, что дедовские обычаи, обряды, порядки, нравы имели особую ценность как привычные, идеально подходящие в «условиях» циклически повторяющегося времени. Цикличность, повторяемость отразилось и в том, что детей называли в честь знаменитых предков в надежде, что герой «возродится» в теле ребёнка.

Единственной и весьма приблизительной мерой измерения линейного времени в те времена был отсчёт поколений, восстановления цепочки предков. Чаще всего он применялся при решении правовых вопросов: споров о принадлежности имущества, наследовании, а также определения принадлежности человека тому или иному роду (происхождение человека было чрезвычайно важно в Средневековье). «Время» одного рода могло течь быстрее или медленнее «времени» другого, поскольку всё зависело от частоты смены поколений. Но для каждого конкретного рода их «хронология» была самой важной.

Исторические события «датируется» упоминанием имени конунга, короля, при котором они происходили. Иногда главным действующим лицом был сам правитель. Если нужно было указать на смену эпох, то сообщалось, что со времени последнего действия сменились такие-то короли. Иногда события привязывали к каким-нибудь всем известным (по мнению хроникёра) происшествиям: войне, извержению вулкана и т.д.

Всё, в том числе и бытие мира, древний европеец-язычник представлял себе конечным. Всё сущее, в том числе и Вальгалла, должно погибнуть во время Рагнарёка.
Время, по мнению язычника Раннего Средневековья, может идти быстрее и медленнее, его можно замедлить и ускорить с помощью магии.

Христианизация познакомила древнего человека с понятием вечности, необратимостью событий. Вся ветхозаветная история рассматривалась как подготовка к явлению Христа, а новозаветная история – как воплощение его страстей и путь ко второму пришествию и концу света. Настоящее воспринималось с пессимизмом, как время упадка: мир дряхлел и находился на пороге гибели. Люди измельчали как телесно, так и духовно, чудеса исчезли, святость ушла, всё идёт к появлению Антихриста. Однако страх конца света в то же время смешивался с надеждой на спасение и Царство небесное.

Христианские теологи (а с ними и прочие люди) считали, что есть вечность Бога, которая не имеет ни начала, ни конца, есть сотворённая вечность – с началом, но без конца, и есть время (характеристика материального мира) – имеющее как начало, так и конец. Однако христианское видение времени ещё долго не могло вытеснить циклическое восприятие, лишь сместила его на второй план. К тому же, оно само имело некоторую замкнутость: сущее, созданное творцом, доходит до своей кульминации и опять возвращается к творцу, умирая в материальном мире и переходя в мир вечности. Такова же и судьба всего мира. Кроме того, цикличность сохранялась в некоторых образах, в частности, в Колесе Фортуны.

Представление о времени, свойственное нам, возникло только на заре эпохи возрождения и вначале лишь в городах, жители которых не были связаны с сезонными работами.

- Вера язычников в то, что в конце концов мир погибнет, а перед этим их души вдоволь попируют в Вальгалле, делала древнего человека фаталистом и обесценивала жизнь как собственную, так и окружающих. Язычник, хотя и имел выбор в поступках, понимал, что результат в большой степени зависит и от непреодолимых обстоятельств (что объяснял волей богов, судьбой, проклятием, пророчеством), а если так, то следует делать, как считаешь нужным, не пытаясь детально продумать и предсказать каждый последующий шаг, поскольку всё равно обстоятельства изменят любое предположение.
Христианство утверждало, что человек свободен в своих поступках, но лишь в той степени, которую дал ему Бог. Из хорошего и плохого он должен выбирать хорошее, что ведёт к спасению души (главная цель), не задумываясь о влиянии выбора на материальное, телесное существование, которое само по себе не имеет значения.

- Вера в абсолютную правоту древних авторитетов. Самая вычурная фантазия, написанная когда-то прославленным поэтом, будет восприниматься потомками как непреложная истина, документалистика. Однако это не мешает пересказчику добавить в историю новые «подробности». Как я уже писал, человек древности не отделял легендарное, мифическое от реального. То же самое касается историков, географов, «биологов» Средневековья. Наряду с реальными фактами, они упоминали в трудах фантастические события, народы, страны, существ (основываясь на историях паломников, путешественников, купцов или цитируя более древних авторов), причём вся эта смесь реального с вымышленным ни у кого не вызывала сомнений и считалась абсолютной правдой. Любое, даже самое неправдоподобное и ничем не подтверждённое мнение авторитета считалось истиной в последней инстанции. Кроме того, научные труды, даже если были представлены автором как универсальные, всеобщие, глобальные, были ограничены лишь небольшим мирком, в котором жил автор: его городом, в лучшем случае, государством. Остальной же мир учёный либо не трогал и не упоминал в тексте вообще, либо механистично переносил на него те же события, нравы, существ, что уже были описаны в своём краю, либо наполнял фантазиями. Историки и поэты описывали людей прошлого, как своих современников: одежда, жилище, оружие, нравы, менталитет соответствовали не тому периоду или стране, о событиях которых повествует автор, а той эпохе и местности, в которой жил историк. То же самое касалось живописи. Легионеры, охраняющие Иисуса Христа, на иконе XII века одеты в европейские доспехи XII века. Икона с тем же сюжетом, но датированная уже XV веком, покажет нам легионеров, облачённых в латы XV века. Древних римлян и греков уважали не только за развитую науку, но и за расцвет рыцарства и куртуазию.
Случалось такое, что один автор упрекал другого в ограниченности суждений, кругозора, объявлял о том, что напишет действительно всеобъемлющий труд, но реально делал то же самое, что и упрекаемый автор, только с поправкой на собственный регион и свою эпоху. Политическое, социальное устройство всего мира автор описывал как копию тех отношений, в реалиях которых он жил. Лишь отдельные путешественники в своих записках упоминали некоторые отличия их родины от тех краёв, где удалось побывать, но и эти наблюдения либо интерпретировались с позиции привычных для автора отношений, фактов, либо наполнялись фантазиями.

- Вся наука была прикладной и преследовала конкретные практические цели. Фундаментальных исследований, построенных на принципе интереса, исследования природы, не существовало. Предпринимаемые экспедиции имели цель не расширить горизонты знаний человечества или описать новые виды животных и растений, а поиска залежей полезных ископаемых, местности, богатой пушными зверями, рыбой, присоединения к государству новых земель, поиска пути (и нанесения его на карту) до новых мест сбыта или приобретения товаров и т.д.

- Личная доблесть военачальника в Раннем Средневековье ценилась больше, чем полководческий талант, при этом защита предводителя была важнее собственной жизни. При этом слава военачальника, как и позор, проецировался и на его подчинённых. Если вождь или король бежал с поля боя, то, как бы храбро ни сражались его воины, опозорены будут все. Командир, взирающий на битву с холма, появился только тогда, когда сложился феодальный строй (и то зачастую полководцы бросались в самую гущу боя, личной храбростью воодушевляя воинов).

- Гибель предводителя, короля в эпоху Раннего Средневековья часто означала поражение всего войска, даже если силы погибшего военачальника одерживали верх над силами живого. Дело даже не в том, что войско лишалось управления – тактики боя как таковой почти не существовало. Полководец, а тем более король, был для людей древности не просто храбрым человеком, а сакральной, мистической фигурой, ведущей свой род от богов (или божьим помазанником во время христианства), наделённой особыми способностями – даже волшебными! Без короля воины теряли его «силу», сдавались или спасались бегством. Если командование тут же после гибели правителя брал на себя родственник короля (в идеале – его сын), то ситуация была не столь плачевна. Наместник (не будучи «потомком богов») ситуацию обычно не спасал.

- Формирование дружины вокруг правителя происходило на основе дружбы, личной преданности предводителю. Связь дружинников зачастую была равна связи между родными братьями, а привязанность к правителю – не слабее привязанности к отцу. На этих принципах происходило и пополнение дружины.
Однако многое зависело и от самого правителя. Случалось, что дружина отказывалась служить бесчестному, трусливому правителю. Очень ценилась щедрость предводителя, которого в произведениях тех лет часто называли кольцедарителем, понимая под «кольцами» сокровища вообще. Щедрость правителя по отношению к дружинникам была эквивалентом верности дружинников по отношению к предводителю. Однако не следует путать подобные отношения с наймом – это были святые обязанности каждой из сторон. В ряде случаев воины преданно служили бедному предводителю, если тот отличался благородством или храбростью либо стал жертвой несправедливости (по мнению самих дружинников). Иногда уходили от богатых и щедрых, но трусливых и бесчестных правителей. Ни о каком найме в дружину не могло идти и речи.

- Иерархичность как общества, так и представления человека о мире. Всё: и жители посёлка, и члены семьи, и духи, и животные в представлении человека древности имели свою иерархию. Вне иерархии человек не представлял себе жизни. Подчинение кому-то и управление кем-либо было нормальным, привычным и единственно возможным состоянием с точки зрения человека Средневековья. Особенно выраженной иерархия стала при сформировавшемся феодальном строе. В это время даже биологические пищевые цепочки интерпретировались как отношения сеньора и вассала, феодала и крестьянина, пастора и прихожанина и т.д. То же самое касается иерархии ангельских чинов, святых. Вышестоящие упорядочивали, регламентировали жизнь нижестоящих, поэтому люди не представляли себе, как вообще можно жить, не подчиняясь – ведь возникнет хаос! Именно поэтому фактор подчинения был более силён для человека, чем фактор управления. Подчинение гарантировало упорядоченность, защищённость, покровительство. Главным же «правителем» был Бог, которому подчинялись также короли и римские папы. Таким образом, стремление к полной личной свободе не было характерно для человека Средневековья. Даже те, кто не признавал над собой власть короля (разбойники), всё равно организовывали иерархичную структуру, предводитель которой считал себя подчинённым Богу.

- Подозрительность и отторжение всего чужого, будь то одежда, человек или религия. Это связано с тем, что население жило чаще всего в маленьких посёлках или даже на хуторах, почти изолированных друг от друга лесами. Дорог между селениями либо не было совсем, либо были, но в весьма плохом состоянии, поскольку почти не ремонтировались. Мосты же и вовсе встречались редко. Расстояние в сто-двести километров преодолевались пешеходом или повозкой за неделю-десять дней, если не было происшествий вроде поломки транспорта или нападения разбойников. В болотистой местности путь занимал ещё большее время: гати (если таковые вообще были – например, остались после военного похода) приходили в негодность, а ремонтировать их никто не собирался. Мало того, если три года назад в каком-то месте была гать, то не факт, что она цела теперь. Часто подобное становилось сюрпризом в середине пути, болото приходилось объезжать кругом. Таким образом, расположение пути между селениями нередко изменялось. Пожалуй, более-менее нормальными и постоянными (по сравнению с другими) были дороги между крупными городами. Но и это было достигнуто только в условиях объединения больших территорий под властью одного правителя, то есть на исходе Раннего Средневековья. Горные районы зачастую вообще были отделены друг от друга непреодолимыми хребтами, а зимой снег делал непроходимыми вообще все тропы и дороги. Селения на несколько месяцев оказывались полностью отрезанными от внешнего мира.

- Малая скорость распространения информации. Даже послания государственной важности могли идти месяцами. Так, весть о гибели Фридриха Барбароссы в Малой Азии (ныне – Турция) пришла в Германию через четыре месяца! Специальные гонцы, доставляющие срочные письма, проделывали путь между Римом и Кентербери за четыре недели. А это уже далеко не Тёмные века. Что говорить о прочих новостях, особенно в период Раннего Средневековья?

- Подвижность крестьянского населения, которое постоянно было озабочено поиском и расчисткой более плодородных и удобных в обработке земель. Только после формирования феодального строя (т.е. конец Раннего Средневековья) крестьянство стало менее подвижно.

- Многочисленные дети были причиной тому, что их не оберегали от любых напастей так, как сейчас оберегают единственных в семье чад. Смерть ребёнка, хотя и была горем, не воспринималась родителями как беда, а скорее как привычное и регулярное несчастье. Поскольку детей рождалось много, часть (иногда большая) умирала через некоторое время после рождения или в детстве. Смерти детей не были редкостью в семье, и, хотя детей любили, эта любовь была не столь трепетной, как сейчас любовь родителей к единственному ребёнку (особенно позднему). В случае голода и опасности гибели семьи (например, во время войны или длительных неурожаев) родители могли убить младшего ребёнка, чтобы накормить старших. Младшие считались менее ценными, поскольку с возрастом вероятность умереть от болезней снижалась; к тому же в старших было вложено больше ресурсов и в хозяйственных делах они были более ценными, чем младшие. Эти факторы, циничные и неприемлемые для человека XXI века, были немаловажными для человека VI века. Не было трепетного отношения к детям и при наследовании. У знати чаще всего титул и собственность отца наследовал старший сын, а младшие довольствовались только титулом. Изредка они получали какое-нибудь незначительное имущество, но остальное они должны были самостоятельно добыть в боях. Скандинавы своим возмужавшим сыновьям давали меч и говорили: «Это тебе от меня. Остальное ты добудешь им сам». На этом родительская миссия считалась законченной. Больше отец ничего не был должен сыну.

Автор: Александр Николаевич Бирюков
Источник: peroman.blogspot.com/

@темы: дом, общее, интересности, стыренное, обпутешествованное, мечи и рыцари